Новости

Поэтическое Карское море: от Шекспира до наших дней

Роль стихов в освоении Арктики... Сама постановка вопроса выглядит странно. Суровый климат, тяжёлый труд и, казалось бы, прозаические, приземлённые задачи научно-исследовательского, индустриально-промышленного и военно-стратегического свойства, ради которых человек, в основном, и едет на север — всё это представляется довольно далёкой от поэзии материей. С другой стороны, на протяжении последних нескольких столетий Арктика была и остаётся весьма интеллектуальным регионом. Исследование среды и устройство инфраструктуры привлекало и привлекает на берега Северного Ледовитого океана множество людей, для которых поэзия является органичной частью жизни, далеко не периферийной областью. Более того, в сущности, благодаря именно этим людям, авторам профессиональных репрезентаций региона, научных, публицистических, литературных, мы, человечество, живущее к югу от Полярного круга, в основном и знаем Арктику.

«Стих — это текст, ощущаемый как речь повышенной важности», — писал филолог Михаил Гаспаров, обозначая границу между прозой и поэзией. Развивая этот технический тезис до культурологической метафоры, предположим, что если какое-то явление попало в поэтический корпус языка, то есть с какого-то момента стало периодически появляться в стихах, написанных, скажем, по-русски или по-английски, то статус этого явления в культуре достаточно высок. Значит, оно стало частью поэтического языка и достойно песни.

Интересным с точки зрения того, как именно происходят процессы поэтического «освоения» арктического региона, является случай Карского моря, которое, как и многие другие места на карте нашей страны, попало в «высокий регистр» культуры относительно недавно, в XX веке.

Поэтическое освоение Карского моря начали англичане. Плавание Стивена Барроу (Steven Borough, 1525–1584), который летом 1556 г. побывал на острове Вайгач и прошёл через Карские ворота, было упомянуто в длинной поэме елизаветинца Уильяма Уорнера (William Warner, 1558?—1609) «Англия Альбиона» («Albion’s England», 1586), описывавшей достижения английского народа со времён его появления. Судя по всему, благодаря Уорнеру в европейской поэзии были впервые упомянуты ненцы:

Что видел он среди вайгат и самоедов там?

— Их чумы, идолов и как рыбак по берегам

Таскает лодку на спине, рыбача целый день,

Как возит на себе людей послушный им олень,

Как мертвецов они едят, едят своих детей,

Как привлекают всех они богатством соболей;

Про их мороз и снег я рассказать вам рад.

Сколь много Бёрро повидал чудес в стране вайгат!

Пер. Бориса Миротворцева [1]

Как выясняется, пьеса Шекспира «Зимняя сказка» (1611) имеет непосредственное отношение к арктическим снегам, ныне входящим в состав Российской Федерации. 6 сентября 1596 г. в Ледяной гавани на карском берегу Новой Земли произошло событие, ставшее прототипом одной из знаменитых шекспировских сцен. Когда голландцы, участники экспедиции Вильяма Баренца, которой пришлось там зазимовать, ходили по берегу в поисках драгоценных камней, кто-то тронул одного из них за шею. Обернувшись, голландец увидал белого медведя, закричал и попытался убежать (далее цитата в переводе Вильгельма Левика):

Антигон: Медведь, медведь! О боги, я погиб!

(Убегает, преследуемый медведем.)

Так описал эту сцену английский драматург, по всей видимости, читавший дневники секретаря экспедиции Баренца, Геррита де Веера, оставившего свидетельство о смерти несчастного (1598). В пьесе действие, конечно, происходит не на Новой Земле, а в более пригодной для театра Богемии, однако отсылки к дневникам де Веера у Шекспира довольно многочисленны и иногда более конкретны в климатическом смысле. Так, второстепенный герой пьесы «Двенадцатая ночь» (ок. 1600), слуга Фабиан, не без остроумия подбивая другого второстепенного героя продолжить осаду сердца его хозяйки, отмечает, комментируя его очередной промах, что с её точки зрения он теперь «плывёт к северу, где и повиснет, как ледяная сосулька на бороде у голландца». Это — тоже явная отсылка к дневникам де Веера [2].

Иллюстрация из «Морского дневника» Геррита де Веера, возможный прототип эпизода «Зимней сказки» Шекспира
(Амстердам, 1598)

Благодаря дневникам путешественников XVI в., подобных упомянутым выше, берега Карского моря появились также в стихах Джона Мильтона (1608 — 1674) [3]. В его поэме «Потерянный рай» (1667) изгнанный из рая Сатана летает по всему миру, посещая области к востоку от Печоры, Обь и самоедов, а Грех и Смерть, строящие мост для того, чтобы злые силы могли вторгнуться из Ада на землю, судя по метафоре, использованной поэтом, подражают при этом ветрам Карского моря:

Так два полярных ветра, встречно вея,

В Кронийском море сталкивают льды,

Хрустальными горами заградив

К востоку от Печоры мнимый путь

К богатым берегам Катая. Смерть

Своим холодным и сухим жезлом

Окаменяющим, гремя, долбит.

Как бы трезубцем, груды твёрдых глыб,

Упрочив их недвижно...

(Перевод Аркадия Штейнберга)

Как видно из этих примеров, Карское море в классической английской поэзии было символом крайней периферии. Периферией, конечно, оно и осталось — вряд ли существуют стихи на английском, специально посвящённые этому морю или топонимам, расположенным по его берегам. Систематическая поэтическая разработка Карского моря была начата, конечно, русскими, но нужно заметить, что рост популярности арктической темы в русской поэзии зависел от мировых трендов. В конце XIX — начале XX в. мир был охвачен полярной лихорадкой. Несмотря на провозглашаемые ими исследовательские цели, экспедиции Нансена, Амундсена, Пири и Скотта приобретали в восприятии их современников, даже если сами путешественники этого не хотели, характер сенсационного спортивного состязания, осуществлявшегося во славу того или иного государства. Полярные исследователи были звёздами, задававшими культурную повестку для всего мира. Поэты, конечно, не могли остаться в стороне от моды. Тема Арктики появляется в русской поэзии сразу же после норвежской полярной экспедиции 1893 — 1896 гг. В 1897 г. было написано стихотворение Константина Бальмонта «Мёртвые корабли», явно навеянное ассоциациями с дрейфующим во льдах обледеневшим «Фрамом»; в 1898 — 1900 гг. Валерий Брюсов создаёт цикл «Царю северного полюса», с многочисленными отсылками к скандинавской полярной героике.

Под влиянием экспедиции Нансена готовилась и русская полярная экспедиция 1900 — 1902 гг., благодаря которой на карте Карского моря появилось первое и, поскольку остров Алексея Жохова, о котором ниже, находится в Восточно-Сибирском море, пока, кажется, единственное имя поэта. Автор цикла стихов «Мурманские отголоски» (1888) Константин Случевский (1837 — 1904), на десять лет опередивший Бальмонта и Брюсова и ставший пионером арктической темы в русской поэзии, был весьма популярным автором, на «Заре» у барона Толля был томик его стихов. Поэтому мыс на острове Колчака (ныне Расторгуева) стал мысом Случевского. Русским поэтам не так повезло в этом смысле, как русским художникам. Живописец Александр Борисов (1866 — 1934) отправившийся на Новую Землю в 1900 г., выступил одновременно и в качестве живописца, и в качестве первооткрывателя многих географических объектов. Он сполна воздал своим учителям и коллегам по корпорации, нанеся на карту архипелага мысы Васнецова, Верещагина, Куинджи и Шишкина. Однако у этой экспедиции были и свои поэтические последствия. В 1903 г., увидев на выставке картину Борисова «Страна смерти», известный журналист Владимир Гиляровский сочинил стихи, которые, вероятно, являются одним из первых русских стихотворений, посвящённых побережью Карского моря [4]:

Свинцовый блеск громады океана,

Блеск серебра в вершинах снежных гор,

Горящих в дымке нежного тумана,

И смерть, и холод, и простор!..

Все эти отдельные события начинают превращаться в тенденции, которые можно проследить, например, изучая списки стихов, посвящённых тем или иным географическим пунктам во времена гонки за Южный полюс (1911 г.). Как известно, выиграл её норвежец Руаль Амундсен, а проигравший британец Роберт Скотт погиб на обратном пути вместе со своей экспедицией, явив миру пример героической смерти ради высокой цели.

События в Антарктиде произвели огромное впечатление. Сведения об успехе антарктической экспедиции Амундсена достигли мира весной 1912 г., о смерти Скотта — в конце 1913 г., а в кратком промежутке между ними, летом 1912 г., в полярные моря отправились сразу три русские экспедиции — Владимира Русанова, Георгия Седова и Георгия Брусилова. Было известно, что Амундсен в ближайшее время собирается достичь и Северного полюса. Все три русские экспедиции, как мы знаем, закончились трагедией, но этот итог был переосмыслен в таком же возвышенном героическом духе, что и смерть Скотта, эпитафией которому на кресте в Антарктиде, поставленном в 1913 г., стали слова английского поэта Альфреда Теннисона: «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

Родившийся в 1902 г. писатель Вениамин Каверин, несколько десятилетий спустя, в 1938 — 1940 гг., опубликовавший роман о погибшем в Карском море капитане Татаринове, в образе которого угадываются черты и Русанова, и Седова, и Брусилова, явно имел в виду и Скотта, о котором узнал, будучи подростком. Главный герой «Двух капитанов» услышал вышеупомянутые стихи Теннисона во время томсойеровских игр со своими товарищами, как часть ритуала «кровавой клятвы дружбы», и впоследствии выбил их на могиле Татаринова (даже не упомянув имени автора).

Через некоторое время после событий 1911-1912 гг. на берегах Карского моря, вероятно, тоже не без влияния примера Скотта, появилась своя стихотворная эпитафия. Во время первого сквозного перехода из Владивостока в Архангельск по Северному морскому пути, 1 марта 1915 г., умер лейтенант Алексей Жохов, служивший на ледоколе «Таймыр». Жохов писал стихи, долго страдал от болезни и сам сочинил себе эпитафию, которую до сих пор можно видеть на мысе Могильном, на севере Таймырского полуострова [5]:

Под глыбой льда холодного Таймыра,

Где лаем сумрачным песец

Один лишь говорит о тусклой жизни мира,

Найдёт покой измученный певец...

К «последствиям» антарктической эпопеи 1911-1912 гг. можно отнести также появившуюся в 1913 г. книгу стихов авантюриста Василия Терновского (ум. 1921) «В снегах; Карское море и его льды», прилагавшуюся к неосуществлённому проекту устройства Северного морского пути [6], и неопубликованный цикл стихов художника Василия Переплётчикова (1863-1918), летом 1913 г. посетившего Новую Землю [7]:

Снега там слагают напевы,

И горы там гимны поют,

Вершины, как мудрые девы,

Светильники в полночь зажгут...

С момента создания этих произведений топонимы Карского моря всё чаще появляются в корпусе русской поэзии. На сегодняшний момент автору этих заметок известно чуть более полусотни названий русских стихов и поэтических сборников, включавших в себя топонимы, относящиеся к этому морю. Если представить хронологию их создания/публикации в виде диаграммы, то мы увидим на ней пики интереса русской, а, по преимуществу, конечно, русскоязычной советской поэзии к полярной тематике.

Что можно увидеть, изучив эту диаграмму? Первый пик советского интереса к Северу относится ко второй половине двадцатых — тридцатым годам. Казалось бы, здесь нет особенной интриги — известно, что тридцатые годы были временем культа полярных героев, эпохой челюскинцев, Шмидта, Водопьянова и Папанина. Однако в действительности Карское море не занимало центрального места в «героическом» арктическом дискурсе тридцатых и связанной с ним поэзии — арктические герои больше занимались высокими широтами и восточной частью советской Арктики. Карское море в этот период считалось уже «освоенным» регионом. Большая часть стихов про Карское море, составленных в конце двадцатых — начале тридцатых, заключалась в констатации этой освоенности. В 1929-1935 гг. сибирские поэты, близкие главному литературному журналу региона — «Сибирским огням», — опубликовали целую серию стихов, посвящённых товарообменным Карским экспедициям, осуществлявшимся с 1920 г.

Cтихотворение Евгения Забелина «Карская экспедиция», опубликованное в московском журнале «30 дней» (1929. № 4. С. 18-19)

Лейтмотивом этого корпуса стал тяжело бредущий через карские льды караван иностранных судов, гружённых сибирским лесом:

...Навстречу из глуби таёжных селений

— Там реки, как море, и небо, как лёд, —

Спокойно и грузно, с повадкой тюленьей,

Чудовищ колонна ползёт.

— «Маячит!..»

— Намётчика голос тревожен,

Тревожен сирены пронзительный вой...

Но долго тревожиться каждый не может,

Когда у антенны другой... [8]

...В белых просторах

льдов и воды —

сети полярных

радиостанций.

И ледоколы,

форсируя льды,

ведут караваны

судов иностранцев...[9]

...Упорно сидит

Наблюдатель-радист

У радиоаппарата.

Взволнован эфир:

— Льды ушли в океан.

В проливе

Тумана завеса!

И рвется вперёд

Кораблей караван,

Набитых

Сибирским лесом... [10]

Единственный связанный с Карским морем эпизод «большого» арктического дискурса тридцатых, который удостоился поэтического внимания — рождение 31 августа 1933 г. на борту «Челюскина», ещё не затёртого льдами и только идущего к месту своей будущей славы, девочки Карины Васильевой. Первая девочка-полярник, названная в честь Карского моря, стала символом советского духа, не боящегося трудностей. Карине были посвящены, по меньшей мере, два стихотворения на русском языке — «Ребёнок» Александра Твардовского (1934) и «Карина» Дмитрия Семеновского (1935), которое цитируется ниже:

Не на тёплой ласковой земле,

Где по рощам пенится калина,—

На большом могучем корабле

В Карском море родилась Карина.

В первый раз в пустынном царстве льда,

В царстве вечного оцепененья,

Трепетная вспыхнула звезда,

Просияла жизнь лучом рожденья...

Впрочем, как можно видеть, намного более популярным с точки зрения статистики поэтическое Карское море становится в эпоху оттепельного бума поэзии. Это объясняется реформой Союза Писателей, который с конца 1950-х гг., начал, ориентируясь на образцы писательских бригад времён первых пятилеток, поставив эту практику на гораздо более широкую ногу, регулярное литературное освещение процессов социалистического строительства, в том числе в Сибири и Арктике. В этот период в Союз Писателей во множестве пришли поэты, родившиеся в тридцатых и воспитанные на полярной героике того времени. Ростовский поэт Виктор Стрелков (1925 — 1996) писал в 1972 г. о радости, которую испытывали эти советские литераторы, повстречавшись в северных командировках с легендами своего детства [11]:
Когда-то был ты сказкою,
Услышанною мальчиком,

Но вот и море Карское

Играет мной, как мячиком.

<...>

И радостью хмельною

Пьянею от соседства!

Не сказка ль — предо мною

Тот самый «Красин» детства!

Объём корпуса стихов о Карском море, с учётом множества стихов позднесоветского периода, позволяет составить что-то вроде его поэтической карты, отражающей литературную популярность тех или иных мест этого бассейна. На первом месте по частоте, безусловно, окажутся стихи, репрезентирующие Карское море в целом, прежде всего, как судоходную артерию (среди авторов корпуса было немало профессиональных моряков, состоявших в Союзе Писателей). Это был взгляд на Карское море «изнутри», с борта корабля. Часто такие стихи строились на противопоставлении суровейшей природы и цивилизованного быта работающих в море людей, которые, сменившись с судовой вахты, смотрят кино, как в стихотворении Юнны Мориц 1961 г. [12], или играют в волейбол, как в стихотворении Валентина Устинова 1975 г. (1938 — 2015) [13]. Особое место в репрезентациях Карского моря позднесоветского периода занимала «внешняя» точка зрения — прежде всего, со стороны давних обитателей его берегов — ненцев, поэзия которых в этот период активно переводилась. Этот список открывают произведения знаменитого президента Новой Земли Тыко Вылки (1886 — 1960), для которого, как и для других ненцев, живших на континенте, карские берега (Вылка жил на берегу Баренцева моря) всегда были жутковатой периферией жизненного пространства, «кладбищем тайн», как назвал его Леонид Лапцуй (1929–1982) [14], связанным с опасным звероловным промыслом, к которому континентальные ненцы прибегали лишь в крайнем случае. Но ненецкий поэт оставался также и советским поэтом. После описания страха, который Карское море внушало ненцам в прошлом, в стихотворении появлялся символ советской индустриальной «освоенности» моря — ледокол:

Зычный голос Карского моря.

Здесь когда-то в веках былинных

Мои предки на лодках бедных

Шли за зверем в морские дали.

И как в сказках, в седых глубинах

Пропадали они бесследно...

<...>

Там, в просторах Карского моря,

Я люблю смотреть, как маячит

Вдалеке ледокол огромный... [15]

На втором месте с точки зрения литературной популярности находился Диксон — важнейший информационный и транспортный пункт всего Карского моря, с которого начинались все перемещения в этом регионе. Названия многих стихов о Диксоне — наглядное этому свидетельство. Таковы «Нелётная погода» (1956) Роберта Рождественского (1932 — 1994), «На рейде Диксона» (1963) Евгения Сигарева (1928 — 2010), песня «Морзянка» (1965) на стихи Михаила Пляцковского (1935 — 1991), с её знаменитым рефреном «Четвёртый день пурга качается над Диксоном...», отсылающим к строчке Рождественского «Нет погоды над Диксоном...», стихи норильского журналиста Валерия Кравца (род. 1939) «И опять на Диксон нет погоды» (1965) и «Вдруг на Диксоне туман...» (1969) и другие.

Если многочисленность стихов о Диксоне вполне объясняется его ключевой географической ролью, то поэтическая популярность следующего пункта, вошедшего в тройку лидеров «Карского» стихотворного корпуса, объясняется исключительно поэтически. Мысу Желания, крайней северной точке Новой Земли, было посвящено не менее пяти стихов и целых две поэтических книги [16].

Обложки поэтических книг Семёна Кирсанова (1938) и Юнны Мориц (1961)

Авторы, писавшие о нелётной погоде на Диксоне, очень часто перелагали в стихи свои собственные дорожные приключения, авторы, писавшие о мысе Желания, за исключением, пожалуй, двух — Юнны Мориц, летом 1956 г. ходившей по Арктике на ледокольном пароходе «Седов», и Валерия Белозерова (1932 — 1999), служившего врачом на Северном флоте, — никогда не видели этого места. Слова «мыс Желания», конечно, привлекали поэтов своей красивой старомодной метафоричностью. См. стихотворение Геннадия Прашкевича (1968):

Не дотянешься, не коснёшься,

не уснёшь на твоей руке...

Водопады летят, как лошади,

расшибаются

на песке.

А над ними сплошная глыба

отшлифованных ветром скал.

Круглый,

скользкий,

седой, как рыба,

диабаз над водой восстал.

И ревёт посреди сияния.

Пена звёздами

в скальном лбу.

Мыс Желания,

Мыс Желания

искушает

мою

судьбу.

Среди других пунктов Карского моря, неоднократно попадавших под поэтическое перо, должны быть упомянуты Новая Земля отдельно (не менее шести стихотворений, при этом в эпоху оттепельного поэтического бума стихов об этом архипелаге практически не писали, потому что архипелаг в это время был прежде всего местом бума ядерного), а также имеющие навигационное значение мыс Челюскина и пролив Вилькицкого [17].

Советские, а в особенности позднесоветские стихи, посвящённые географическим объектам, расположенным в Арктике, редко были «книжными». Обычно такие тексты (как мы видели выше, эта традиция восходит к арктическим эпопеям начала XX в.) сочинялись после личного знакомства автора с предметом. Если это было не так, у автора появлялся повод для иронии, как в стихотворении Николая Ушакова 1971 г. «Остров Ушакова» (издатели книги перепутали поэта с полярником):

Есть в холодном море остров —

он окован старым льдом.

Отыскать его непросто

в малом атласе моём.

Не встречался,

не видался

я с хозяином его,

лишь открыткой обменялся

вот по поводу чего:

мне издатели-мадьяры

в предыдущие года

авторские экземпляры

выслали его труда.

Их вернул по назначенью,

но всё снится,

снится мне

остров в северном свеченье

в затемнённой

стороне. [18]

Итак, советские поэты обычно писали «географические» стихи по итогам рабочих командировок. Это свойство советской поэзии, осмыслявшейся как агитационное орудие строительства индустриальной экономики, может служить хорошим индикатором процессов освоения Севера в советский период. После 1991 г., не исчезая из русской поэзии, Арктика, кажется, становится «книжным» регионом, образы которого, как в Англии времён Шекспира и Мильтона, отсылают к общему культурному коду автора и читателя, а не к их непосредственному опыту [19]. С точки зрения подхода, который я применил выше, это означает, что постсоветские практики освоения Арктики, в отличие от позднесоветских, куда больше «закрыты» для внешнего наблюдателя. Попасть на берега Карского моря поэту теперь куда сложнее. Впрочем, тот же подход предполагает, что культура любит возвращаться к любимым темам.

Автор: Фёдор Сергеевич Корандей, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Лаборатории исторической географии и регионалистики Тюменского государственного университета.

Литература:

1. Алексеев, М.П. Сибирь в известиях Западно-европейских путешественников и писателей, XIII-XVIII вв. Новосибирск, 2006. C. 141-142.
2. Nutt, S. M. The Arctic Voyages of William Barents in Probable Relation to Certain of Shakespeare’s Plays // Studies in Philology. 1942. Vol. 39(2). P. 240-264.
3. Алексеев, М.П. Сибирь в известиях... C. 249-259.
4. Киселева, Е. Гиляровский и художники. Ленинград, 1965. C. 40-41.
5. Старокадомский, Л. М. Через Ледовитый океан из Владивостока в Архангельск. Петроград, 1916. С.55-56. Репортаж о перезахоронении останков А. Жохова, см.: https://alex-lw-65.livejournal.com/34005.html
6. Конец «боевого поэта Ямала». https://a-malyavin.livejournal.com/108457.html. Терновский, В. С. В снегах; Карское море и его льды: Стихотворения. Ч. 2. Санкт-Петербург, 1913.
7. РГАЛИ. Ф. 827. Оп. 1. Ед. 6. 22 л. Одно из стихотворений цикла, называвшееся «Полярная солнечная полночь (Остров Новая Земля)» было опубликовано в 1915 г. Cм.: Переплетчиков, В. Полярная солнечная полночь (Остров Новая Земля) // Клич. День печати / Сост. И. Бунин, В. Вересаев, Н. Телешов. Москва, 1915. C. 210.
8. Запольский, Ю. Карская экспедиция // Сибирские огни. 1929. Кн. 1. С. 143-144.
9. Озолин, Я. Карское море // Ян Озолин. Ночное солнце. Омск, 1935. С. 9-13.
10. Шаврук, А. Стихи о «Карской» // Сибирские огни. 1930. Кн.1. С. 46.
11. Стрелков, В. Встреча с ледоколом «Красин» // Дон. 1972. № 3. С. 99.
12. Мориц, Ю. Мыс желания. Москва, 1961. С. 21.
13. Устинов, В. Волейбол в Арктике // Исполать: стихи и поэма. Петрозаводск, 1975. C. 24-25.
14. Лапцуй, Л. Кладбище тайн / Пер. Я. Козловского // Леонид Лапцуй. Олений бег: стихотворения и поэмы. Москва, 1986. C.20-22.
15. Лапцуй, Л. По следу / Пер. Е. Пудовкиной // Леонид Лапцуй. Олений бег: стихотворения и поэмы. Москва, 1986. С. 33-39.
16. Игнатий Рождественский (1910 — 1969). «Мыс Желания» ("Гулы айсбергов. Робкое эхо...«.Туруханск, 1935); Семен Кирсанов (1906 — 1972). «Мыс Желания: стихи и поэмы» (Москва, 1938); Алексей Недогонов (1914 — 1948). «Мыс Желания» («Есть на севере мыс Желания...», Москва, 1939); Юнна Мориц (род. 1937). «Мыс Желания: стихи» (Москва, 1961); Александр Бродский (род. 1942). «На мысе ли Желания...» (Москва? 1962); Геннадий Прашкевич (род. 1941). «Мыс Желания» («Не дотянешься, не коснешься...». Южно-Сахалинск, 1968); Валерий Белозеров (1932 — 1999). «Мыс Желания». («Скалистый, молчаливый мыс!», Ленинград?, 1975).
17. Иван Новгород — Северский (1893 — 1969). «Над Новой Землею» (Париж, 1968), «Остров Новая Земля» («Ни день, ни ночь, — а мгла — лиловый вечер вечный...»), «Новоземельские самоеды» (Париж, до 1969), Юрий Визбор (1934 — 1984). «Новая Земля» («В голове моего математика...», Москва, 1970), Андрей Чабанный (род. 1940) «Новая Земля» («Мы трое суток штормовали...», Архангельск, 1972), Виктор Тимофеев (1940 — 2015). «Архипелаг Новая Земля» (Мурманск, 1986), Николай Денисов (1943 — 2016). «Ночь в проливе Вилькицкого» (Тюмень, 1978), Геннадий Иванов (род. 1950) Арктика. «Пролив Вилькицкого» («Не увижу я русскую осень...» Москва, 1981), Валерий Кравец (род. 1939). «Мыс Челюскина» (Норильск, 1968), Михаил Гутман (1944 — 2001). «Мыс Челюскин» (Ленинград, 1974).
18. Николай Ушаков (1899 — 1973). «Остров Ушакова» («Есть в холодном море остров...», Киев, 1971).
19. Полярная антология / Сост. Д. Кузьмин. Москва, 2010.

https://goarctic.ru